Как-то не сложились наши взаимоотношения.
Впервые я встретилась с врачами в 4 года. Попала в больницу с инфекционным заболеванием. Сейчас и не вспомнить, с каким именно — там я подхватила все, что могла. Шла война. Больница была переполнена солдатами и поэтому для детей был отгорожен простынями уголок в коридоре. Укладывали туда всех детей с инфекционными заболеваниями без разбора: будь то корь или скарлатина. Мы заражались друг от друга и в итоге переболели всеми детскими болезнями. Я пролежала тогда в больнице 4,5 месяца. Время было страшное. Днем мы хотя бы общались друг с другом и медсестрами. Ночью лежали, притаившись, как мыши, и прислушивались. Дело в том, что в коридоре были установлены трехъярусные нары, на которых спали больные солдаты. Их привозили десятками с проходящих эшелонов. У всех был кровавый понос. Очень многие умирали. И почему-то ночью. Падали с нар на пол. Мы выбегали из-за простынок и проверяли, мертвые они или живые. Если были живые, звали врача. Умерших днем увозили на кладбище. В памяти навсегда осталась дорога туда. Часть ее мы видели из окна больницы. Ежедневные трупы вводили в состояние безнадежности. Мы, дети, были уверены, что когда-нибудь увезут и нас. Настроение поменялось после визита моей бабушки. Озабоченная моим долгим лежанием в больнице, она попросила соседа свозить ее в больницу. Расспросила врачей, узнала, что нет никаких лекарств, и научила лечить дизентерию чистотелом. Солдаты перестали умирать, а меня отпустили долечиваться домой. От больницы осталось очень неприятное воспоминание. И в дальнейшем я старалась с врачами не встречаться. Спасала себя сама.
…Следующая неприятная встреча состоялась, когда я училась в 8 классе. В город приехала группа врачей, поголовно проверявших зрение. У меня нашли трахому и срочно прооперировали. Очень неприятно было лежать, туго спеленатой, на столе и чувствовать, как течет твоя кровь. Потом несколько часов сидеть в фойе клуба (там нас оперировали) и добираться вслепую через весь город домой. Почти два месяца была полная слепота, в дальнейшем стала немного видеть. Школу окончила с 30% зрением. Справку для института получить не могла. Самое обидное было, когда мы узнали, что никакой трахомы у нас не было. Врачей, прооперировавших весь город, судили. И они признались, что у них было задание ослепить всех руководителей и активистов в городе. Задание они выполнили. Не знаю, как у других, но мне этой операцией сломали жизнь. Зрение вернулось только через 6 лет.
И снова я старалась обходить врачей стороной. Ни разу не брала больничный. Все переносила на ногах.
Но на Севере мне снова предстояло с ними столкнуться. Мы все проходили плановый осмотр у дантиста. Не знаю каким образом, но в моих идеально ровных зубах нашли дырку. Рассверлили ее и вложили мышьяк. Ничего не объяснили и предложили прийти завтра утром. Утром оказалось, что врачей направили дальше, на фактории.
Прошло несколько дней, и у меня разболелись зубы и все во рту. Потом лицо покрылось пятнами. Пошла в больницу. Оказалось, что началась гангрена. Посовещавшись, хирурги предложили мне удалить нижнюю челюсть. Это было ужасно. Я их упрашивала, умоляла не трогать челюсть. Они сказали, что не могут взять на себя ответственность за мою жизнь. Ходила я на прием к председателю горсовета, где после долгих разговоров написала бумагу, что сама отвечаю за свою жизнь. Председатель заверила бумагу. Врачи приняли новое решение: удалить те зубы, где были язвы. Я согласилась и осталась без семи зубов. В 22 года это было страшно. Из армии как раз в эти дни возвращался мой парень. Я попросила его не приезжать, сказала: «Не люблю». Он, получив письмо, обиделся и взял себе в жены девушку из села, где служил. Очень хорошую девушку. Я долго чувствовала себя предательницей, но была рада его выбору.
Поскольку я вела большую общественную работу в городе, по распоряжению горсовета и окружкома комсомола мне срочно сделали стальные зубы. Разговаривать и есть стало возможно Но раскрывать рот на людях было страшно. Моряки со всех судов: и наших, и английских звали меня «фиксатой». Старалась обходить их стороной. Как видите, и тут врачи мне «напакостили».
…А вот следующая встреча с врачами едва не отправила меня на тот свет. Дело в том, что на работе я упала с трехметровой высоты и ударилась головой об острый угол металлического шкафа. Удар был очень сильный. Кости черепа разошлись и я могла свободно вставить 2 фаланги пальца в образовавшуюся дыру. Но что самое странное: кожа на голове не лопнула. Поэтому мне поставили диагноз — инсульт. И начали лечить от него. Сосуды лопнули, глаза залило кровью — это было расценено, как кровоизлияние в мозг. Больница была скорой помощи. Переполнена. В отделении не было даже тонометра. Я изо всех сил старалась объяснить, что у меня травма, но меня упорно никто не слушал. Целую неделю два раза в ночь мне ставили множество уколов. В палате недоумевали: им так ставили только в первую ночь. У меня отнялись руки и ноги, дышала с великим трудом. И, наверное, еще через день скончалась бы. Но ко мне пришла знакомая медсестра (она заканчивала школу, когда я там преподавала) и предупредила, что со следующего дня она начинает ставить мне папаверин — 10 уколов. Сказала ей, что мне неделю ставят его дважды в ночь . Она побежала, принесла журнал назначений. Оказалось, что студенты исправно переписывали назначение первой ночи и также исправно ставили мне уколы. В неврологии тонометра не нашлось, в терапии тоже. Лариса упросила терапевта принести из дома свой. Замерили давление: 60 на 35. Отсюда и так называемый паралич. А ведь я, честно говоря, испугалась.
Дальше началась чехарда. На работу кто-то сообщил о моей смерти. Сотрудники пришли хоронить с венками и лопатами. Кое-как внушили им, что я жива.
Еще два раза лечили меня от инсульта. По той же схеме. Полностью нарушили обмен веществ. 30 лет не могу привести себя в порядок.
…Врачи так и не смогли объяснить, почему я после трех таких тяжелых инсультов жива. Мне отказались давать больничный и даже дать справку на отпуск без сохранения содержания. Работать я не могла. Осталась без средств к существованию. Помогать мне было некому. Три года я голодала, пока не смогла хотя бы печатать. Зарабатывала по 80 копеек в день. На хлеб и молоко хватало. А за квартиру платить было нечем. Хорошо, что у нас кооператив. Терпели задержки с оплатой.
…Мне не хочется говорить о врачах, но кое о чем я расскажу позднее. Пока же — «низкий поклон» им за потерянную часть моей жизни. А всего-то и надо было — услышать человека…